«Вера в себя, вера в свою музыку, которую ты делаешь»: орловский джазмен Антон Котиков о том, как прийти к успеху

Несколько лет назад Орел обрел официальный статус Литературной столицы России. Действительно вклад орловцев в литературу огромен, чтобы оценить его масштаб достаточно вспомнить имена всемирно известных писателей Ивана Тургенева, Николая Лескова, Ивана Бунина и других. Однако с Орловской областью связаны имена братьев Калинниковых — композитора и педагога-дирижера, Александра Юрасовского - композитора и дирижера. И сегодня орловские музыканты продолжают вписывать свои имена в мировую музыку. Среди них уроженец Орла, джазовый музыкант, композитор, доцент кафедры эстрадно-джазовой музыки РГУ имени Косыгина института «Академия имени Маймонида» Антон Котиков. «Орловские новости» узнали у музыканта-инструменталиста, как попасть в столичную джазовую тусовку, чем орловские любители джаза отличаются от москвичей и многое другое.

- Антон, расскажите, как мальчишка из провинциального города увлекся игрой на саксофоне?

- На самом деле у нас хоть город и провинциальный, но в нем родилось очень много творческих людей мирового уровня, например, Иван Сергеевич Тургенев. Когда читаешь про французских композиторов, всегда выстреливает Тургенев, что он тоже посещал музыкальные салоны.

Я всегда рассказываю, что меня к музыке привел мой дедушка Дмитрий Васильевич Котиков, который не был профессиональным музыкантом, но был любителем. Он занимался реставрацией аккордеонов, сам играл на аккордеоне [музыкант-самоучка], но работал водителем. У нас дома было очень много разных аккордеонов. Все мое детство прошло под звуки этого инструмента. В шесть лет дедушка отвел меня в музыкальную школу на аккордеон. Я благополучно отучился полтора года и бросил – не пошло. 

У нас еще дома висела гитара. Я, как все мальчишки в те годы, увлекающийся русским роком, хотел научиться играть на гитаре. Я начал брать уроки в Доме творчества детей и молодежи. Потом пошел поступать в музыкальную школу, но мест на гитару не оказалось. Тогда  мне предложили пойти на саксофон и я решился. Ввиду того, что мой биологический отец тоже был саксофонистом и гитаристом   это у меня все выстрелило в генетике. На гитаре я до сих пор играю, даже использую ее, когда пишу саундтреки к фильмам. Я могу хотя бы на гитаре что-то показать более профессиональному гитаристу, чтобы он записал это более качественно.

Когда у меня была неудачная челюстно-лицевая операция, я год не мог играть на духовых. Мне эти навыки [игры на гитаре] пригодились. Я преподавал гитару в Доме творчества детей и молодежи в Москве. Собственно, я преподавал и бас-гитару, и гитару, и клавишные, и барабаны – всему этому быстренько научился. Моя мама тоже любитель и в свое время играла и на скрипке, и на барабанах, пела, но выбрала другую профессию. В общем, это все у меня в генетике. Мне это помогло. Я освоил всю ритм-секцию и играл на этом всем. Потом уже восстановился и стал опять играть [на духовых инструментах].  Меня подлечили уже получше, поэтому ходите к хорошим врачам. Это важно.

- Получается, уже во время обучения игры на саксофоне вы перешли с рока на джаз?

- Да. Но когда учился в музыкальной школе, уже играл в орловских рок-группах. Первая была, если я не ошибаюсь, «Черное солнце». Я там играл на клавишах и саксофоне. Вторая группа была «Аэробус». Недавно они [музыканты из «Аэробуса»] меня нашли и мы… не то, что говорится, 20 лет спустя… 25 лет спустя я записал с ними трек на армянском дудуке. Они приехали в Москву, дали материал, и я им записал.

Когда я поступил в музыкальное училище в класс Юрия Бруевича, то серьезно увлекся джазом, полюбил джаз и перешел в джазовые группы. У нас был такой квартет с бас-гитарой, барабанами, электрогитарой и саксофоном. Еще иногда с нами пела местная вокалистка. Мы играли современный джаз. Потом я создал свою джазовую группу в Орле. Мы играли в разных джаз-кафе, на джазовых фестивалях. Еще я поработал в группе «Ритменс». Сейчас мы иногда созваниваемся, общаемся, но вместе давно не играли. Все планируем сделать в Орле какой-то совместный концерт. В 19 лет я закончил училище и переехал в Москву, поступил в академию Маймонида, класс Дмитрия Бриля.

- Когда поняли, что нужно реализовывать себя в Москве? 

- Когда я заканчивал училище, у меня был выбор, куда поехать. Мне рекомендовали Ростов-на-Дону. Там есть джазовая консерватория. У нас многие орловчане туда уезжали учиться, но потом все равно переезжали в Москву. Потому что в Москве много работы для музыкантов и очень широкая индустрия. Еще Петербург мне был интересен, по-своему. Но оказалось, что в Москве больше знакомых - у меня мама там училась в свое время. Мамины знакомые мне по первости помогали с жильем, потом я жил в общежитии. В процессе обучения я понял, что мне этот город интересен тем, что в нем очень много информации, очень много хороших музыкантов плюс еще получилось так, что Москва это международная база, переехав в Москву я стал путешествовать по миру. Меня стали приглашать на стажировки в США. Начиная с 2014 года я летал в Нью-Йорк, Вашингтон, Новый Орлеан, Лос-Анджелес. Я там играл с местными музыкантами, брал уроки, проходил так называемые воркшопы. Они всегда бывают разными. У нас был Йоркский колледж в Нью-Йорке, в  Нью-Джерси у нас была гостиница. Я неделю изучал там ирландскую музыку. Каждый день там по восемь часов пребываешь в мастер-классах у разных педагогов из разных мест, и  не только Америки. Еще из Европы приезжали педагоги, из Южной Америки. Ты общаешься и знакомишься. Это очень интересный опыт. Приглашали меня в Индию на джазовые фестивали. Я прожил там месяц. Изучал индийские флейты и вообще индийскую музыку – она очень интересная. Я увлекаюсь не только джазом, я изучаю народную музыку, я изучаю классическую музыку. В Москве я впервые стал играть с органами.

- Антон, расскажите легко ли вас приняли в московскую джазовую тусовку?

- Было очень сложно в нее влиться. Потому что я всегда пребываю в творческом поиске. Вообще в Москве есть кланы консервативных джазменов, а есть кланы нового джаза – они связаны с авангардом, народной музыкой, в том числе. Никто никому лица не бьет, но между ними есть какая-то холодная стеночка. Мне интересны все кланы – мне интересен и традиционный джаз, я изучал его в Новом Орлеане, мне интересен и современный джаз, который, собственно, в Нью-Йорке [превалирует]. Хотя в Америке то же самое. Например, музыканты из Нового Орлеана не очень дружат с музыкантами из Нью-Йорка. Хотя это все джазовые музыканты: просто новоорлеанцы – консерваторы, а ньюйоркцы – модераторы. Ньюйоркцы считают новоорлеанцев нафталиновыми музыкантами - что они застряли в своем джазе и не развиваются. Хотя в то же время я понимаю, что ничего плохого нет в том, чтобы поддерживать джазовые стили и направления, которые родились в начале 20 века - диксиленд, чикагский стиль и т.д. Это все очень интересно, по-своему. Понятно, что это уже «музейные» истории, но все равно это культура, которая должна звучать, потому что, например, в классической музыке тоже есть свои градации и все это играется.

- В итоге вы примкнули к какому-то одному клану?

- Я со всеми кланами дружу – и с классиками, и джазменами разных кланов. Тем более я еще влился и в народную тусовку музыкантов, потому что я изучаю музыку народов мира, играю на инструментах народов мира. Я использую это в своем творчестве, и в своей музыке. Бывает это очень помогает, когда ты, например, пишешь музыку к фильмам: в кино не смотрят, где какой стиль, там смотрят на то, какое состояние музыка приносит в кадр. Бывает, что нужно сыграть и в народном стиле, и джазовом стиле, и классическом стиле.

- Поделитесь, что пошагово сделали для того, чтобы примкнуть к столичным джазменам?

- Скажем так, я каждый день очень много занимался на своих инструментах, по шесть часов, по восемь часов в день, а то и по 10 часов в день. Отрабатывал какие-то свои идеи и просто играл на сцене. И те музыканты, которые меня слышали, те, с которыми мне было удобно играть, а им со мной…Они меня брали к себе, и я с ними работал дальше. Тем музыкантам, с которыми мне не нравилось играть, либо которым со мной не нравилось играть – остались «сзади».  

- На каких площадках начали играть в Москве?

- Сначала в джазовую тусовку меня, естественно, не брал никто, но меня облюбовали московские рокеры. Обучаясь на джазовом отделении, я играл с рок-группами. Я очень много играл в московских рок-клубах с разными коллективами на саксофоне. Потом мне подкидывали идеи, почему я не играю на флейте. Я стал осваивать флейту, кларнет, армянский дудук и др. Все это постепенно в зрелом возрасте стало наслаиваться. В некоторых клубах,где играют рок и джаз, и где я играл, я стал предлагать арт-директорам свой проект. К тому времени я создал в Москве свою джазовую группу со своей музыкой, и сыграв с одним коллективом, я предлагал выступить со своим. Мне потихоньку начали давать возможность играть джаз. Потом я переключился на джазовые клубы. Арт-директора меня слышали и предлагали играть в их клубах. Бывали фестивали, где тоже можно было себя показать и познакомиться с разными организаторами. Сейчас я работаю в клубе [советского и российского саксофониста] Алексея Козлова, и джаз-кафе «Эссе», даже пару концертов играл в клубе Игоря Бутмана. Я стараюсь играть во всех московских джаз-клубах.

- Вы уже упоминали, что вам довелось побывать на родине джаза. Расскажите о первых впечатлениях.

- Конечно же, был культурный шок, потому что совершенно другая индустрия, совершенно другой подход к звуку, к профессии. Очень большая конкуренция среди музыкантов и, конечно же, была мысль туда переехать. У меня там есть друзья, которые туда давно уехали. Есть друзья, которые, пожив там какое-то время, оттуда вернулись в Москву. Я немного сомневался, уехать или нет. Сейчас я понимаю, что рад, что не уехал. Тем более у меня в Орле мама и бабушка. Я понимаю, что если я уеду, то надо их перевозить, а они никуда не поедут – у мамы свой огород, своя земля, ей нравится выращивать овощи, она их очень вкусно готовит. В Америке себе такое, наверное, можно позволить только в провинции.

- Как существенно отличался подход к работе в США?

- Первый культурный шок был по поводу работы звукорежиссеров. Мы играли в The New Roulette Music Hall в Нью-Йорке. У нас была большая международная группа. Как раз это был мастер-класс по коллективной импровизации. В моей группе были музыканты из Франции, Канады, Южной Америки, Кореи и из разных городов США. Когда я увидел, что за звукорежиссерским пультом стоят два татуированных тинэйджера, в пирсинге – мальчик с девочкой 18-19 лет, –  я подумал:«Они будут делать звук?». А площадка была где-то на тысячу мест. Я очень скептически на них посмотрел. Я к ним подошел и сказал, на чем буду играть, что мне нужно по звуку. Когда я вышел уже на саундчек, я им больше ничего не говорил. Они сделали именно так, как я хотел. И на концерте то же самое.  После этого понял, что хочу остаться в этой стране, потому что если тут так работают звукорежиссеры…В Москве, конечно, есть хорошие звукорежиссеры, и в Орле есть хорошие звукорежиссеры. Но в большинстве случаев, особенно на незнакомой площадке с незнакомым звукорежиссером -  с ними всегда приходится воевать. Ты хочешь такой звук, а тебе делают другой звук. Вместо того, чтобы думать о высоких материях, об энергетике, которую ты транслируешь в зал своей музыкой, своим тембром, тебе приходится элементарно тратить часы на то, чтобы отстроить мониторы, на то, чтобы отстроить микрофоны, чтобы тебе было просто комфортно играть на площадке. В США этого не возникает – ты просто выходишь и играешь. Просто у нас культура преподавания звукорежиссуры возникла относительно недавно. Хотя у нас сейчас тоже стало неплохо. Скажем так, хорошие площадки держат хороших звукорежиссеров.

- А что по уровню игры зарубежных джазменов?

- Хорошие музыканты есть и у нас, и у них. Если говорить о джазе, то сейчас джазовая культура в Москве, в России вообще, сильно поднялась на международный уровень. Я могу сказать, что наши музыканты стали ничем не хуже зарубежных.В Советском Союзе, когда приезжали американцы на гастроли в Москву или Петербург, контраст был на лицо. В основном советские джазовые музыканты учились [играть] по записям, а преподавать джаз стали только в 70-е годы. Кстати, как и в Америке. Только там это было придумано и изначально они прокачивались в этом во всем. Сейчас благодаря интернету можно брать уроки онлайн, можно найти много хороших записей, много мастер-классов выкладывают в ютуб. Я смотрю на молодых джазовых музыкантов в России, и я понимаю, что они стали очень круто играть. Мы, когда учились, то собирали информацию по крупинкам – мы учились по пластинкам, кассетам, бобинам. Кто-то пришлет ноты из-за границы, их перепечатывают все по 20 тысяч раз…Чтобы понять, как играть этот непонятный джаз. Сейчас это все настолько открыто. Я постоянно сижу в интернете и наблюдаю своих коллег из Европы, Америки, Азии и мне очень интересно смотреть, что они делают. Это прокачивает музыкантов как молодых, так и зрелых уже.

- Каких-либо сложностей в работе с иностранными музыкантами не было?

- Если честно, нет. У меня был случай, я играл в Новом Орлеане в клубе с афроамериканской вокалисткой. Она мне сказала, что если ей не понравится, как я играю, то она после первой композиции отправит меня в зал. В итоге я играл весь концерт. Потом она ко мне подошла и сказала, что я играю как Джон Колтрейн. Это афроамериканский саксофонист. Я почему-то, когда приезжаю в Америку, мне хочется играть как Колтрейн. Я его много изучал. Эта культура «черного» звукоизвлечения мне близка. В принципе у них [зарубежных джазменов] со мной проблем не было, как и у меня с ними. Конечно, какие-то стили интересно играть с афроамериканцами или с американцами, потому что они все равно играют немного по-другому – у них другой менталитет, другая культура. В России тоже есть определенная часть джазовых музыкантов,  с которой очень комфортно играть джаз.  Пускай мы играем его немножко по-русски, но опять же в свою музыку я стараюсь привнести элементы русского фольклора. Я еще использую русские народные инструменты. У меня есть набор глиняных свистулек. Я использую флейты-калюки, свирели. Недавно был концерт, мы его делали с гусляром. У нас были джазовые гусли.

- То есть появляется русский народный джаз?

- Можно так сказать.

- Вы его родоначальник?

- Нет. До меня его делала группа Moscow Art Trio. Аркадий Шилклопер играл на валторне и разных духовых, Сергей Старостин играл на кларнете и тоже разных народных духовых, и пел в русской народной манере. Еще в группе был пианист Миша Альперин, который, к сожалению, скончался недавно. Был фестиваль в его память, и я с этими музыкантами сыграл. Раньше я их только по телевизору видел. Я очень многому научился у них – именно использованию русского фольклора и фольклора как такового. Сейчас я использую и индийский фольклор, и армянский, и ирландский…

Для меня как музыканта особенность других стран в том, что там по-своему раскрывается музыкальный инструмент, привезенный с этой земли. Когда я увлекся армянским дудуком я сначала изучал его в Москве у армян. Затем я приехал в Армению и там уже изучал армянский дудук.  Я ездил три раза в Армению на стажировки. Я объездил пол-Армении и только увидев эти горы, озеро Севан, пообщавшись с людьми, я почувствовал, как нужно играть, по крайней мере, мне на дудуке. Я эту культуру прочувствовал.

Совсем недавно я стал осваивать варган. Мы были на Байкале на этно-джазовом фестивале, я почувствовал какую-то вибрацию земли, и я стал использовать горловое пение…Я понял, что я могу играть на варгане. Купил себе там свой первый варган и начал на нем играть и у меня стало получаться. Недавно летал на Сахалин и пожалел, что не взял с собой японскую флейту сякухати, потому что там Япония рядом. Я прям очень хотел играть на ней на Сахалине. В Калининграде очень хотелось играть на губной гармонике, потому что родина губной гармоники – это Германия. И так везде. В Индию я полетел и понял, как играть на бансури. Купил себе тоже пару инструментов.

- Зарубежная публика отличается от нашей?

- Сложный вопрос, потому что если брать США, то там каждый штат, как отдельное государство со своими законами, правилами и менталитетом. Я могу сказать, что публика даже в России отличается. Если ездишь по разным городам, регионам – тоже отличается. В Орле одна публика. Я привык к орловской публике. Она мне как семья. Когда я выхожу играть в Орловской филармонии я понимаю, что я вижу людей, которые приходят много лет на мои концерты. Я уже знаю их в лицо, мы уже практически как родственники, но при этом мы тесно не общаемся. На концертах я вижу их глаза и понимаю, что они всегда рады слышать. Я всегда стараюсь, что-то новенькое подбрасывать, что-то интересное сыграть. Мне кажется российская публика более душевная, что ли.

- А за рубежом считают, что музыкант должен развлекать?

 - Смотря, где ты играешь. Если ты играешь на хорошей концертной площадке – это одна ситуация, в джаз-баре - другая. Если я играю в российских джаз-клубах, то во время концерта люди могут разговаривать между собой, выпивать напитки, общаться. Ты при этом играешь музыку. В Новом Орлеане я помню, что мы пришли на концерт и начали между собой общаться. К нам подошел администратор клуба и попросил нас не разговаривать. Точнее нам предложили два варианта. Если вы хотите пообщаться, то вам нужно отойти от сцены к барной стойке, там можно разговаривать, но это где-то метров 50 от сцены. Первый раз услышал, чтобы такие строгие правила были в клубе. В Нью-Йорке, Лос-Анджелесе такого не было. В Индии я играл в штате Гоа. Там в основном на наши концерты приходили русские, которые там живут.

В принципе, если ты играешь музыку, которая несет в себе какой-то смысл, какой-то заряд – информативный, душевный, то это будет нравится не только российским, но и зарубежным слушателям.

В Новом Орлеане мне показалось, что публика была немножко фривольной. Они привыкли быть раскрепощенными. Они живут в состоянии вечного карнавала. Это такой очень тусовочный город. Соответственно, публика очень раскрепощенная, очень свободная. Они могут активно хлопать, что-то выкрикивать в поддержку.

У нас не так. Иногда, если так можно сказать, я делаю разрешение на концертах, что можно спокойно расслабиться, хлопать, топать – все нормально. Иногда просто публика не знает, как себя вести. Приходится корректировать.

- Российская культура попала под санкции. Теперь российские театры, популярные исполнители под запретом за рубежом. Что сейчас в джазовом мире?

- Даже не знаю, как ответить на этот вопрос. В принципе вы сами на него ответили.

- Пока все на паузе?

- Пока на паузе. Надеюсь, что искусство снова начнет быть международным и не будет разграничений по политическим соображениям. Я считаю, что музыка вне политики, она немножко про другое. Я стараюсь нести людям добро, свет и неважно каких они национальностей, вероисповеданий и в какой стране живут. Я считаю, что каждая страна по-своему интересна в культурном смысле этого слова. Каждый город России по-своему интересен, потому что я объездил пол-России, даже больше половины России. Каждый город будь то очень маленький или очень большой нес свою энергию, свой эмоциональный посыл. Я считаю, что мир – прекрасен, мир – интересен. Люди, которые в нем живут, тоже по-своему интересны. В какой-то степени санкции меня тоже сориентировали обратить внимание на те страны, в которых я еще не был, но куда можно ездить даже без визы. Я планирую посетить наконец-то Южную Америку, Африку. Может быть, получится сделать концерты в Китае. Китайскую культуру я изучаю много лет.

- Раньше звали на те же мастер-классы, а сейчас?

- Сейчас никого не зовут. Раньше приходили приглашения, мы получали визы и спокойно ехали.

- Общение с иностранными музыкантами продолжается?

Конечно, мы общаемся, слушаем альбомы друг друга, которые выходят. Это никуда не ушло.

- Давайте вернемся к орловскому зрителю. Вы упоминали, что он особенный. Чем он принципиально отличается от зрителя крупного города страны или зарубежного?

- Конечно, петербуржцы и москвичи более искушенные. У них очень много концертов проходит. Иногда даже по несколько концертов в день. Я уже полжизни прожил в Москве, полжизни прожил в Орле,то есть у меня сейчас такой экватор. В Москве ты даже не знаешь, что выбрать. Помню, у меня были случаи, когда я на два концерта ходил одновременно. Например, я приходил в Дом музыки на Павелецкой и слушал джазового пианиста Кенни Баррона – одно отделение, а потом ехал в блюзовый клуб на второе отделение слушать Алекса Шульца, блюзового гитариста из Европы. Я так смог два концерта посетить, можно еще и третий, потому что бывают ночные концерты в джазовых клубах. Ты можешь циркулировать, начиная от дневных концертов, заканчивая ночными концертами.

В Орле, конечно, такие события происходят разово. Когда кто-то приезжает с концертом – это большое событие. Таких хороших, мощных выступлений в Орле не происходит каждый день. Но они происходят и это важно. Собственно, когда был еще жив Виктор Некрасов – контрабасист, который организовал эстрадное отделение в Орле - он не просто создал отделение, он еще создал и культурную прослойку любителей джаза. Он начал организовывать концерты,  фестивали, воспитывать орловского слушателя. Когда он скончался, я понял, что практически никто не стал этим заниматься. Я начал спасать эту ситуацию и делать джазовые абонементы в Орловской филармонии, так чтобы джаз постоянно звучал. Если раньше мы [проект Джазовая лаборатория] делали несколько концертов в год, то сейчас мы делаем джазовые концерты в филармонии каждый месяц.

За годы своей игры в Орле вокруг меня создался такой фан-клуб. Он небольшой, это не тысячи, а скорее несколько сотен человек, которые постоянно приходят меня слушать. Многие говорят, что ходили на другие концерты и им не так понравилось. Я в то же время стараюсь играть разные программы, привозить разных музыкантов и показывать, что джаз может быть классическим, может быть народным, может современным, самым разнообразным. Я освоил новый инструмент и я показываю его на концерте. Всегда какая-то новиночка появляется.

- Как считаете, вам удается приучить орловцев к хорошей музыке и отучить от попсы?

- Попса – это по-своему тоже хорошо, если она хорошо сделана, с хорошим текстом, хорошей аранжировкой.  Джаз тоже может быть плохим, если его играют музыканты, которые это делают не очень качественно. Я стараюсь привозить хороших музыкантов, показывать, что джаз это действительно интересно, это увлекательно и вживую это всегда приятнее слушать, чем на пластинках. Потому что передается больше энергии, больше эмоций. Опять же, я делаю определенный конферанс во время концерта и у нас не все так строго как на классических концертах.  У меня джазовый концерт проходит как дружеская встреча, даже можем какие-то анекдоты рассказать на сцене. Публика это чувствует, втягивается и уже не может без этого жить. Бывает, что я желаю соцопрос прямо во время концерта, прошу поднять руки тех, кто вообще первый раз пришел на Джазовую лабораторию. К моему приятному удивлению бывает, что ползала – это новые люди.  Бывает, что в Орел приезжают люди из других городов на мою Джазовую лабораторию. 23 февраля человек из Брянска приехал специально на мой концерт. Бывает даже из Москвы приезжают на мои концерты. Я был этим шокирован. Люди специально приехали из Москвы на мой концерт.

- В Орле по-особенному играете?

- Не без этого. Публика все-таки очень сильно влияет на мою игру.

- Я также бывала на ваших концертах. И заметила, что отношение у вас со зрителем особенное. Кто – то даже готовит презенты для вас. С кем – то может общаетесь?

- Бывает. Люди мне пишут. У меня есть соцсети, я их веду.

- То есть вам так и можно написать: «Антон, здравствуйте, я ваш ярый поклонник. Скажите, когда приедете к нам?».

- Я всегда стараюсь отвечать всем, кто мне пишет, если это адекватные сообщения. Во «Вконтакте» я всех прошу добавляться в друзья, потому что я там выкладываю афиши  и всегда можно посмотреть, когда я играю, где играю, с кем играю. Конечно, мне люди пишут - когда концерт, когда приедете. Я им пишу, отвечаю. К сожалению, у нас филармония маленькая, на 100 мест, поэтому получается не всех усадить. Иногда мы выступаем на больших площадках – в Институте культуры был концерт. Но, к сожалению, была очень хорошая погода. Не смогли собрать полный зал, хотя хотелось. Но там был зал человек на 500. Заодно проверили, сколько человек в Орле может прийти на меня. В итоге человек 300 было, но все ожидали, что будет полный зал. Но на джаз очень сложно собрать полный зал, если не делать соответствующую рекламу и если постоянно не выступать. Но я верю, что когда-нибудь я буду собирать большие полные залы в Орле. В других городах у меня это получалось. Я рассчитываю на новое поколение орловской публики, которое будет втягиваться в это.

-  Что самое запоминающееся или необычное дарили орловцы?

- Мне обычно дарят вкусняшки. Я очень люблю сладкое. Цветы, само собой. 23 февраля мне подарили свистульку. Я коллекционирую глиняные свистульки. Мне подарили свистульку с Шерегеша, хотя я там недавно выступал. Хорошо знаю это место. Я там был несколько раз. Вот дарят музыкальные инструменты, я потом на них играю.

- Как вам удается заманить в Орел крутых музыкантов?

- Здесь еще большая благодарность моей маме, потому что у нас есть традиция - после концерта мы едем к ней. Мама готовит очень вкусный стол, и музыканты уже выстраиваются в очередь… Иногда до драки доходит. Шучу, конечно. Бывает мне кажется, что им хочется не просто концерт сыграть, а им хочется после концерта за мамин стол – вкусно покушать. У нас всегда очень дружелюбная атмосфера и мы всегда стараемся встретить наших музыкантов, особенно, кто первый раз приехал. Бывает я привожу музыкантов из других городов России, не только из Москвы.

Раньше привозил из других городов мира. Во время первых концертов Лаборатории мы даже записали один из моих первых дисков, который называется «Путешествие в Орел». Это был сборник из концертов в Орловской филармонии. В записи принял участие Яак Соояар, вице-президент джазовой федерации Эстонии. Мы его смогли уговорить приехать в Орел. Он с нами сыграл. Даже дудук и электрогитару он записал. Он, конечно, прекрасный электрогитарист, с ним очень хорошо было играть. Потом приезжала [немецкая вокалистка, композитор и аранжировщик, выпускница нью-йоркского колледжа Квинс] Михаэла Штайнхауэр. Она просто тот период жила в России и ее удалось немножко вытащить в Орел. Ей очень понравились мамины огурцы. Она списала рецепт.

- Сейчас с джазом лучше, чем во времена вашей учебы в музыкальной школе и колледже? Больше детей и подростков интересуются джазом?

- Сложно сказать. Когда был жив Виктор Некрасов,постоянно были какие-то джазовые тусовки. Когда я учился, я помню, что джаза было много. Было много джазовых коллективов – и детских, и взрослых.  Я просто стараюсь поддерживать это все, чтобы джаз в Орле был. Джазовые концерты, конечно, проводятся, но все-таки хотелось, чтобы этого было больше.

Конечно, есть молодежь с энтузиазмом. Но в основном все стараются уехать в большие города, потому что там, скажем так, джазовая тусовка больше, есть больше возможностей играть джаз в клубах, играть с хорошими музыкантами – их там больше. В крупных городах, конечно, джаз лучше развивается. В провинции сложнее всегда это делать. Но мы стараемся, чтобы джазовая тусовка поддерживалась, джазовое течение продолжалось. Если молодежь до сих пор интересуется этим искусством, значит оно имеет смысл.    

-  Как орловскому начинающему джазовому музыканту стать известным? Можете поделиться секретами?

- Я себя не считаю известным. Может быть, в каких-то тесных кругах я известный. Но сказать, что я прям звезда российского джаза. Я немножко скромничаю в этих амбициях.

- Все-таки, что бы посоветовали начинающим орловским джазменам?

- Много работать, много заниматься. Стараться куда-то выезжать. Я когда учился, то ездил в Москву и посещал джаз-клубы, общался с музыкантами. Я брал уроки у московских музыкантов и мне это помогало. Когда ты все время находишься в одном месте, ты играешь и начинаешь вариться в своем собственном соку. Стоит тебе поехать на «другую землю» - это может быть любой другой город – и ты совершенно по-другому себя ощущаешь. Например, джаз в Москве играют не так как в Питере. В Москве стараются играть джаз громко, быстро,мощно, потому что сам город такой. В Питере играют джаз медленнее, тише, мягче. Энергетика города заставляет тебя мыслить по-другому. Поэтому всегда интересно поиграть с музыкантами из других городов. Не надо бояться этого. Когда я начинал, то очень делал много ошибок, но я не сдавался, хотя хотелось. Многие музыканты говорили, что мне нужно завязать с музыкой, иногда они меня почти в этом убеждали. Я пробовал, но понял, что мне нравится заниматься музыкой. И я понял одну простую вещь, что когда ты развиваешься как музыкант, то очень важно учиться у тех людей, которые ближе тебе по какому-то душевному фактору. Ведь педагог может тебя либо вдохновить, либо вообще отравить всю твою любовь к музыке.

Поэтому очень важно всегда учиться, много работать над своей игрой и создать хороший материал, с которым можно будет работать в качестве рекламы своего творчества. Сейчас большое значение имеют соцсети. С одной стороны, это вредная вещь для молодежи, потому что они забирают очень большое количество времени, энергии. Люди перестают читать книги, смотреть большие фильмы, ходить на концерты – а зачем, если все в интернете есть.

С другой стороны, это хороший рекламный ресурс, особенно для молодого музыканта у которого еще мало денег, чтобы вкладывать миллионы в свою рекламу как это делают звезды шоу-бизнеса. Ты можешь записать какую-то хорошую вещь , выложить видео в ютуб или «Вконтакте» – тебя услышат, увидят, узнают о тебе и потом начнут приглашать играть. Конечно, продвижение молодых музыкантов – это очень сложная вещь. Всегда очень сложно запустить проект. Но нужно терпение, трудолюбие, работоспособность, вера в себя, вера в свою музыку, которую ты делаешь – и тогда все получится. Я так думаю.

- Есть ли у вас планы, связанные с Орлом? Какие-то проекты? Открыть джазовую школы? Фестиваль организовать?

- Я сейчас снова стал играть с орловскими музыкантами. Одно время я пытался их привлекать, но все были заняты. Здесь мало хороших музыкантов и они постоянно задействованы везде в Орле. Сейчас появилась возможность опять включать орловских музыкантов в наши проекты. У меня все-таки в планах в Орле собрать концерт в том же театре Тургенева или в ТЮЗе, или Институте культуры, чтобы полностью заполнить зал. В больших залах немножко по-другому играешь. Это другая атмосфера, другая работа идет и, опять же, я могу привести большой состав.

Еще в прошлом году я поступил в магистратуру на оперно-симфоническое дирижирование. Сейчас у меня в планах сотрудничество с нашим Орловским симфоническим оркестром. Не только в качестве музыканта, но еще в качестве дирижера. Но я пока учусь. Пока не знаю, когда это будет. Я еще не уверен в своих силах, но работаю над собой. Мне все-таки хочется подирижировать Орловским симфоническим оркестром. И в планах сделать свою музыку с Орловским симфоническим оркестром. Тоже сейчас работаю над этим. Хочет сделать большой концерт с Орловским симфоническим оркестром со своей авторской музыкой.

- И дирижировать одновременно?

- Посмотрим. Может, и так и так [смогу]. Меня иногда вдохновляют некоторые европейские духовики, которые и играют как солисты, и дирижируют. Например, Мартин Фрост. Он играет на кларнете и дирижирует симфоническим оркестром. Он – виртуоз во всех отношениях. Для меня это заразительный пример. Планы у нас как всегда наполеоновские. Надеюсь,в ближайшем будущем я смогу вас порадовать этим.

Беседовала Виктория Тихомирова